Обитель чародеев - Страница 80

— Я не вижу ничего смешного.

— Уж не об этом ли вы со своей теткой беспокоились все эти месяцы, ходя вокруг меня на цыпочках, словно я сделан из тонкого стекла?

— Мы боялись, как бы не проведали энгараки, поэтому ничего тебе не говорили, так как…

— …так как боялись, что я усомнюсь в себе? Гарион только молча кивнул головой.

— Наверно, в принципе вы все сделали правильно. Сегодня мне ни в коем случае нельзя было усомниться в себе.

— Было очень трудно?

— Пожалуй что да. Мне не хотелось бы заниматься этим каждый день.

— Но ведь это было вовсе не обязательно?

— Что именно?

— Учить кикимор человеческому языку. Если ты сохранил свою силу, мы вдвоем могли бы отыскать проход в болотах… даже если Вордай с кикиморами попыталась бы остановить нас.

— Интересно, когда это пришло тебе в голову, — пробормотал старик.

Гарион недовольно посмотрел на него и настойчиво продолжал:

— Хорошо, почему ты пошел на это, хотя мог поступить по-другому?

— Вопрос довольно невежливый, Гарион, — упрекнул молодого человека Белгарат. — Считается дурным тоном спрашивать у чародея, почему он делает то-то и то-то.

— Ты уходишь от вопроса, — прямо сказал Гарион. — Допустим, что у меня плохие манеры, но все равно ты мог бы ответить.

— Не моя вина, что вы с теткой ударились в панику, — немного обиженно произнес он. — У вас не было никаких оснований для серьезного беспокойства. — Он замолчал и, немного подумав, спросил:

— Ты очень хочешь знать?

— Да, очень. Почему ты пошел на это?

— Большую часть жизни Вордай провела в одиночестве, — вздохнув, ответил он, — и жизнь обошлась с ней круто. Иногда мне кажется, что она заслуживает лучшей доли. Может, теперь ей станет легче.

— А Олдур согласился с тобой? — не отставал Гарион. — Я слышал его голос, когда ты с ним говорил.

— Подслушивать — плохая привычка, Гарион.

— У меня много плохих привычек, дедушка.

— Никак не пойму, почему ты избрал такой тон со мной, мальчик, — недовольно сказал старик. — Ну ладно, если ты такой настырный… я был вынужден настоять на своем, и мой властелин согласился.

— Ты пошел на это из-за того, что пожалел её?

— Ты использовал не совсем правильное слово, Гарион. Давай скажем так — у меня свое понимание справедливости.

— Если ты знал, что уступишь ей, то какой резон был спорить?

— Я хотел убедиться, что она действительно хочет этого. Да и нельзя давать людям основания считать, будто ты делаешь для них все, о чем они ни попросят, хотя, может, так оно и есть.

Силк выпучил глаза от удавления и растерянно спросил:

— Ты страдаешь жалостью, Белгарат? Ты?! Если люда узнают, твоей репутации будет нанесен сокрушительный удар.

— Я думаю, ты не станешь об этом распространяться, Силк, — смущенно, как бы оправдываясь, произнес чародей. — Людям не обязательно все знать, как ты считаешь?

У Гариона словно глаза открылись. Силк, рассудил он, прав. Он никогда не задумывался над этим, но Белгарат слыл безжалостным человеком. Укоренилось мнение, что Вечноживущий отличается непримиримостью — стремлением пожертвовать чем угодно рада достижения цели, сколь туманной, столь и никому не ведомой. Но этот поступок открыл в старике новую черту характера — мягкость. Белгарат, чародей и волшебник, все-таки не был лишен человеческих слабостей.

У края болот тянулась земляная насыпь, уходящая по обе стороны за туманный горизонт.

— Она, — сказал Силк, оборачиваясь к Гариону и указывая на насыпь, — входит в толнедрийскую систему дорог.

— Белгарат, — произнес Тупик, высовывая голову из воды рядом с лодкой, — спаси-бо те-бе.

— О, Тупик, пожалуй, вы и без меня научились бы говорить, — ответил старик. — Понимаешь, вы почти подошли к этому.

— Мо-жет, да, мо-жет, нет, — не согласилась кикимора. — Хо-теть го-во-рить и го-во-рить — раз-ные ве-щи. Не-одана-ко-вые.

— Скоро вы научитесь врать, — съязвил Силк, — и тогда ни в чем не уступите людям.

— Зачем учиться говорить, если врать? — спросил озадаченный Тупик.

— Со временем поймешь.

Тупик нахмурился, и его голова скрылась под водой, потом показалась еще раз, уже вдали от лодки.

— До свидания, — раздельно проговорил он. — Тупик благодарит вас… за маму. — Затем, не поднимая волн, он исчез.

— Что за странное существо, — улыбнулся Белгарат.

Испуганно вскрикнув, Силк судорожно сунул руку в карман. Что-то бледно зеленое выскочило из его руки и шлепнулось в воду.

— В чем дело? — спросил Гарион. Силк с отвращением ответил:

— Этот урод сунул лягушку мне в карман.

— А может, это был подарок? — предположил Белгарат.

— Лягушка?

— С другой стороны, может, и нет, — усмехнулся Белгарат. — Он, конечно, немного примитивен, но ведь у этих существ только начинает зарождаться чувство юмора…

Через несколько миль, пройдя по указанной Тупиком дороге, ведущей с севера на юг, поздно вечером они добрались до постоялого двора. Переночевав в нем и купив лошадей за такую цену, что Силк не мог не поморщиться, на следующее утро Гарион с верными друзьями поскакал в направлении Боктора.

Сцена, разыгравшаяся на болотах, дала Гариону обильную пищу для размышлений. Он пришел к убеждению, что сострадание — это вид любви, но только более широкий, чем то узкое понятие, о котором у него раньше сложилось мнение. Слово «любовь», если в него вдуматься, говорил себе Гарион, включает множество вещей, которые на первый взгляд вроде бы не имеют никакого к ней отношения. Размышляя таким образом, Гарион пришел к следующему выводу: его дедушка, человек, которого называли «Вечноживущим», вероятно, за семь тысяч лет выработал у себя способность к любви, о которой даже отдаленно не догадываются люди. Несмотря на кажущуюся грубоватость и раздражительность, вся жизнь Белгарата служила проявлением этой необыкновенной любви. Когда они ехали, Гарион частенько поглядывал на чудаковатого старика, и образ древнего и всемогущего чародея, возвышающегося над простыми смертными, постепенно начал стираться, уступая место обычному человеку… несомненно, сложному, но доброму.